Полноватый мальчишечка, волосы ежиком, синяки под глазами. Одновременно масса энергии, весьма характерная для пятилеток, и усталость, свойственная тяжело больным людям. Говорю с бабушкой, и волосы становятся ежиком у меня: у него лейкемия, и он совсем недавно был на волосок от смерти; в его крови лекарств больше, чем красных кровяных телец; после этих лекарств и больницы, из которой он недавно был выписан, у него совсем стало плохо с памятью.
Пока он осваивает мой кабинет, все это я узнаю в коридоре от
его рыдающей бабушки.

Я хорошо помню тот день. У него было много любопытства, но мало сил, чтобы его удовлетворить. У меня – много страха перед его болезнью, много желания ему помочь и мало знаний как я могу это сделать.

После моих недолгих попыток хорошенько проверить его память (которая была действительно хуже его возрастной нормы) он ложится на парту и говорит:
–Давайте лучше поиграем
–Давай. А во что?
–В привидение смерти!
–Хорошо, – говорю я, – как мы это будем делать?
–Я буду приведением смерти и буду тебя пугать, а ты будешь бояться.

Он залез под мой стол и активно «пугал» меня оставшиеся 15 минут, а , как могла, боялась. И боялась действительно, но не привидения, конечно, которое он с таким упоением изображал, а бабушки, которая могла нас услышать и не понять, как это мы с памятью тут так шумно занимаемся.

В следующий раз я решила, что, пожалуй, стоит его отвлечь от всех этих грустных мыслей, и предложила ему порисовать.
–Мне нужен черный фломастер, — заявил он, бодро откликнувшись на мое предложение.
–Конечно, бери. Смотри, у меня еще есть и цветные мелки…
–Ага, но мне нужен черный.
Фломастером мастерски, явно превышая среднепятилетние возможности, им был нарисован огромный черный динозавр, пожирающий все на свете.
–Может, ты теперь нарисуешь осень? Смотри, за окном осень,
желтые листья, – предпринимаю я еще одну попытку отвлечь
от черного фломастера и черных мыслей. ,
– Нет, лучше я нарисую еще одного динозавра, теперь он будет сражаться с большим черным пауком, и они убьют друг друга, — говорит он уверенно и с явным предвкушением этого процесса.

«Что происходит?» – задала я себе вопрос вечером того дня, по пути с работы. Ты сама боишься болезни и смерти, тебе кажется, что если с детьми не говорить о болезни, то они будут меньше болеть, а если не говрить о смерти, то они умрут. А ведь тяжелая болезнь и, возможно, скорая смерть – это его реальность. Он реально болен, а смерть видел гораздо больше чем я. Из отделения, где он лежал, только трое детей пока еще живы. А сейчас я, возможно, единственный человек, с которым он может прожить все это. Теперь у меня было больше понимания, чем я могу ему помочь.
С того дня почти все его рисунки разворачивались у нас в дискуссию о смерти.

Как-то, когда он рисовал уже почему-то коричневым фломастером придуманную им компьютерную игру (он удивительно творческий человек), в которой у паучка было 9 жизней, я спросила: бывает ли так, что у людей тоже может оказаться 9 жизней.
– Конечно нет! Как вы этого не знаете?
–Знаешь, скорее всего, о смерти я знаю гораздо меньше тебя. Ты бы мне рассказал что происходит, когда люди умирают.
–Они попадают на небо. Там Бог, он решает: если человек хороший, то он пускает его в рай, а если плохой, то в ад. А жизнь у человека всего одна-единственная.
Черный фломастер на динозаврах уже изрисовался, и в ход пошел черный мелок. Его кожа была по-прежнему бледной, синяки под глазами огромными, желание рисовать «черные ужастики» неугасаемым.

–Слушай, – в другой раз спросила его я, – если в раю так хорошо, как ты расссказываешь, почему же люди боятся умирать?
_ Ну, как вы не понимаете? – воззрился он на меня с изумлением. – Потому что жить ведь так хорошо! Ведь так здорово!
На ту пору я действительно не знала человека, кто так хотел бы жить, как он.

После зимних каникул он исчез, бабушка передала через кого-то, что он снова в больнице. Его черные динозавры то и дело попадались мне на глаза, и я с грустью готовилась к печальным вестям. Наступила весна, и, совершенно неожиданно столкнувшись с его мамой в коридоре, я узнаю замечательные вести. Он не только выжил, но, возможно, если не будет рецидива ближайшие несколько лет, излечился! (До сих пор стучу по дереву, когда говорю про это.) Он подлечится немного дома, и, когда станет потеплее, придет ко мне снова. Это было похоже на чудо! Молодая, необыкновенно обаятельная мама плакала в коридоре, вспоминая многочисленные дни в больнице:
– Вы не представляете, как много я плакала, когда первый раз услышала диагноз и прогноз, меня утешало все отделение, и больше всех — мой сын. В нем столько жизни и силы!

Через пару недель он пришел со своим младшим братом:
– А мои брат тоже хочет у вас заниматься, можно ему?
– Можно, конечно, скажи маме, пусть она его запишет.
–  Понял? – торжествующе посмотрел он на братца и тут же стал выпихивать его из кабинета. – А теперь вали, сейчас мое время!

Автор: Ирина Млодик

Источник: Млодик И. “Чудо в детской ладошке или неруководство по детской психотерапии”

Більше консультацій можете переглянути тут